К 70-летию иеромонаха Алексия (Тетерина) (24.05.1947-19.01.2000), бывшего наместника Артемия-Веркольского монастыря Архангельской епархии, постриженника Троице-Стефано-Ульяновского монастыря Сыктывкарской епархии
Многие прихожане, те, кто давно посещает храм Успения Божией Матери в Путинках, помнят, наверное, седого, высокого, чуть сутуловатого человека с тростью, в монашеской одежде. Он изредка приходил в храм на службы, для общения с настоятелем о. Алексием Гомоновым. Добрая улыбка и светлый взгляд располагали к нему людей. Любой человек, встречавшийся с ним, знавший, и даже не знавший, что он священник, ощущал желание обязательно принять через него благословение Божие. Это был иеромонах Алексий, в миру Тетерин Егор Павлович, бывший в 1995–1996 годах наместником Артемие-Веркольского мужского монастыря, пребывавший на покое по болезни в богадельне при храме Всех Святых, что в Красном Селе. Было ему тогда около 50, но выглядел он как старец. В этом году 24 мая ему исполнилось бы 70 лет. Имя его вы и сегодня слышите при поминовении усопших во время службы в храме.
«Бог не есть Бог мертвых, но живых, ибо у Него все живы» (Лк 20:38). Значительную часть земного пути Господь дал мне возможность послужить по церковному благословению сестрой милосердия при иеромонахе Алексии (Тетерине), в самое трудное для него время делить с ним жизненные тяготы, и думаю, что церковные молитвы, и молитвы самого о. Алексия, помогли нам достойно все пережить. В молитвенную память об иеромонахе Алексии (Тетерине) и с благодарностью всем, причастным к его жизни,  написан этот рассказ.

В жизни человека встреча с Богом происходит всегда неожиданно, и после нее он уже не может жить как раньше, по старым законам. Постепенно начинается перерождение из ветхого в новое. И как бы мы ни мыслили свой жизненный путь, как бы его ни планировали, всегда есть Божий промысл, дорога, по которой происходит наше восхождение к Богу. Этот путь у каждого свой — одни постигают истину десятилетиями, а кто-то интенсивно живет несколькими годами.

Часто окружающие видят: жил человек, трудился, и вдруг, в один момент, по непонятным для других причинам разом перевернул всю свою жизнь. Так произошло и с Егором Павловичем Тетериным. Вполне успешный в продвижении по службе (он имел должность проректора института и руководил небольшой фирмой), в 1994 году он все оставил и под Преображение Господне, 18 августа, в Троице-Стефано-Ульяновском монастыре принял постриг в малую схиму с именем Алексий, в честь прп. Алексия Человека Божия. Было ему тогда 47 лет. Это решение было неожиданным для всех, но в Егоре Павловиче зрело годами.

Помните тот всплеск духовности в народе после празднования 1000-летия Крещения Руси? Для будущего иеромонаха Алексия эти искания начались много раньше. Он вспоминал: когда ему было 20 лет, знакомый священник предложил ему стать его преемником и направить свою жизнь по духовному пути. Но тогда он не был готов принять это предложение, было желание получить специальность. Примерно в это же время он тяжело заболел и полностью поседел. Летное училище, где он учился, пришлось оставить, и позднее Егор Павлович окончил Московский институт инженеров геодезии, аэрофотосъемки и картографии по специальности «инженер-геодезист». Параллельно с учебой он трудился на подземных работах по строительству Киевского метро. В 1976 году он женился, переехал в Ленинград, вскоре родилась дочь Наталия. Егор Павлович работал маркшейдером на строительстве метро, а затем геодезистом в поисковых партиях Якутии, в горах Памира, на Ямале. С 1988 года, с развитием кооперативного движения, он занимался разведкой строительных материалов и разработкой месторождения гранита на Урале. Выбор нелегкой профессии, требующей физических сил и выносливости, был явно осознанным. Трудное послевоенное детство и приобретенный порок сердца, скорее, закалили его — Егор Павлович выбирал не самые легкие участки работы. Только сильный духом человек, требовательный к себе, мог выбрать работу под землей или тяжелейший труд геодезиста, где за сезон приходилось проходить сотни километров по пересеченной местности, с тяжелыми инструментами за спиной, живя в палатках, вдали от цивилизации. Эти суровые условия были плодотворными для его пытливого ума, давно искавшего Истину и смысл жизни, что характеризует его как целеустремленного человека. Имея большой организаторский талант, Егор Павлович все силы отдавал работе.

В июне 1994 года Русской Православной Церкви передали Троице-Стефано-Ульяновский монастырь. Среди добровольных помощников по восстановлению порушенного монастыря были слушатели православных катехизаторских курсов, в числе которых находился и Егор Павлович. Заново открыв для себя Православие, осознав, что жизнь наша на земле временна, а душа вечна, и приняв все происшедшее с ним, как Божий промысл, он делает выбор в пользу своей души. 

«Бог мне открыл Православие. Я понял, что счастлив тем, что я русский человек, родился в православной стране, но я несчастен тем, что не знаю своей родной веры, не знаю своих корней. А когда начал изучать нашу христианскую православную веру, я понял, что сильнее ее нет ничего на земле, ничего лучше не придумали люди. Чем бы я ни занимался, душа болела. В миру я имел полное материальное обеспечение. Знаю, что православному человеку жить в нашем мире трудно — не хватает сил, и нужна община, нужна поддержка друг друга…» (из интервью для фильма о Троице-Стефано-Ульяновском монастыре, 1994 год). Решающим шагом на пути ко спасению было посещение Черниговского скита Троице-Сергиевой Лавры, где он имел беседы с игуменом Борисом (Храмцовым), а позже встреча и приглашение в число братии настоятелем Троице-Стефано-Ульяновского монастыря Питиримом (Волочковым), ныне правящим архиепископом Сыктывкарским и Коми-Зырянским.

Монах Алексий нес различные послушания в монастыре, одновременно постигая монашеское молитвенное делание. Всего через год епископ Архангельский и Мурманский Пантелеимон (Долганов) из трех претендентов выбрал монаха Алексия и 2 июня 1995 года рукоположил в иеродиакона, а 3 июня, в празднество Владимирской иконы Божией Матери, — в иеромонаха. В день памяти отрока Артемия Веркольского, 6 июля 1995 года, в одноименном монастыре был освящен храм в его честь. В этот же день иеромонах Алексий (Тетерин) был поставлен наместником Артемие-Веркольского монастыря. Тогда братия монастыря состояла из трех монахов и нескольких трудников. Для отца Алексия этот год выдался нелегким: ежедневные службы с крестным ходом, требы, хозяйственные заботы о монастыре и братии, поиски благотворителей для финансовой поддержки ремонтно-восстановительных работ. Приобретались продукты питания, собиралась духовная литература, иконы, свечи, налаживалось подворье в Архангельске. С трудом была получена государственная помощь на реставрацию монастыря. Везде требовалось личное участие иеромонаха Алексия, а расстояния немалые. Только Божия помощь в богоугодном деле давала ему силы. Настоятелем о. Алексий был всего лишь год, но это время оказалось интенсивным рывком на его духовном пути, с напряжением всех сил.

Вот как он сам говорил: «Не зря эти места были выбраны для спасения монахами. Христианский дух здесь неистребим, остался и присутствует. Есть храм, освященный в честь отрока Артемия, есть его рака, но нет мощей. Мы чувствуем благодать при молитве у его раки. Этот особенный край Господом создан для того, чтобы здесь люди спасались, подвижники духа находили пристанище. Благодатное место, природа способствует богомыслию, духовному развитию, молитвенному состоянию. Сам отрок Артемий здесь постоянно присутствует». Отец Алексий хорошо понимал суть своего служения, он был истинно русским патриотом, считая, что «возрождение России невозможно без нашей Русской Православной Церкви. В самые тяжелые времена Россия из небытия, из уничижения возрождалась благодаря Церкви. Вспомним нашествия — как с запада давили католики, с востока — татары, с юга другие племена. Россия была загнана в такие маленькие пространства, в лесные болота, чащобы. А благодаря Церкви сегодня мы имеем шестую часть мира. Эта территория не дана огнем и мечом, а «завоевана» монахами — их просветительской апостольской деятельностью. В настоящее время актуальна проблема Православия, русских православных монастырей. Церковь и святые отцы говорят, что возрождение России невозможно без возрождения Православия, без монастырей» (август 1995 г.).

Деятельность о. Алексия была действительно подвижнической, он не щадил себя. Хозяйственные заботы и волнения подточили его здоровье. В июне 1996 года он выехал на отдых в Подмосковье, где в июле у него случился инсульт. В епархии его перевели за штат. 

4 декабря 1996 года Божий промысл привел иеромонаха Алексия в богадельню при храме Всех Святых бывшего Ново-Алексеевского монастыря в Москве. Жил он там временно, до Рождества, потом до Пасхи; так все три года, еще отпущенные ему. Господь помог ему послужить по силам в алтаре, а в последнее время и у Престола Божия. После его кончины служители алтаря рассказывали, что когда он помогал вынимать частицы из просфор за здравие и за упокой, — объединял своей молитвой всех окружающих. Был необычайно чуток ко всему. После того как его не стало, очень жалели о нем, — не хватало его молитвенной поддержки. Ежедневные молебны о здравии живших и работавших в богадельне и в приходе, занятия церковным пением (у о. Алексия был хороший баритон), наверное, помогли вымолить домовой храм для богадельни. Он был освящен 9 февраля 2002 года в честь Цесаревича Алексия. О. Алексий очень трепетно относился к монархии, к последнему Царю Николаю II и его Семье — молился им. Памятный крестный ход на 80-летие убиения Царственных мучеников, проходивший в Москве 17 июля 1998 года, о. Алексий прошел полностью без посторонней помощи, что далось ему нелегко.

Вспоминает о. Алексий Гомонов: «Он был старше по духовному возрасту, священник-монах, к нему Бог ближе. А я священник приходской. Я у него учился. Тогда у меня были книжные представления о священстве. 
О. Алексий входил в мое сознание как-то рывками, порой даже хотелось осудить его за его некоторые слова, когда он кого-то грозил «выпороть» четками, а четки у него были с металлическими шариками-десятками. Я думал: как это сочетается с духовным, с духовничеством? Разве может священник так говорить? Я понимал, что здесь какое-то уникальное явление. Помнится, как он сломал трость о спину одного пьяного, который осквернил его кровать, когда он лежал в больнице. Но удивительно, как он не переломал ему кости при этом? Это действие, по-моему, было не без Бога. Потом он очень переживал за этот случай, говорил: «Как же я оправдаюсь перед Богом за него?»

Строгость эту он сочетал с неимоверной теплотой и любовью к людям. Особенно это чувствовалась, когда он усаживал человека за стол в своей келье. А она была очень посещаемая. Ему несли много продуктов. Сам-то он ел не очень, а вот гостя напотчует всякими вкусностями, и с собой даст. Такой он любвеобильный был. Потом только я узнал, что он никогда никого не осуждал. Батюшка приехал в Москву что-то просить для своего монастыря, и буквально за короткое время выпалил мне все свои громадные планы. Так мы с ним и познакомились. Да, масштабный был человек, деятельный. Он опрокидывал многие представления о монашествующих. В нем удивительно сочеталась духовность с инициативностью, рационализмом и прагматизмом. Такая работа ума, сколько можно было нужного извлечь из этого, какую пользу принести монастырю, храму. К нему даже твари тянулись. Помню как ворон какой-то за ним ходил, пес, кот. Они чувствовали в нем большую любовь.

При всей своей энергичности о. Алексий был очень смиренным. В храм сюда пришел, помню, на соборование, тихо-тихо, чтоб только не стронуть духовную атмосферу, которая существовала. Молился часто, видно было, как он уходил в молитву, беседуя с людьми — всегда старался все от Бога делать. Я вспоминаю еще фильм, где брали у него длинное-предлинное интервью в Артемие-Веркольском монастыре. Меня тогда поразила сцена: он стоял там долго-долго, давал интервью, и все время его лицо и руки облепляли мошки и оводы. А он не делал резких движений, чтобы прихлопнуть их, не выражал свое раздражение по отношению к этим кусачим чудищам. Видно было, как они летали мимо объектива, а он слегка рукой отводил их в сторону. Такое внутреннее спокойствие, такая доброта, хотя эти кровопийцы могли бы любого вывести — это же север, мокрые места, там этого гнуса полно.

Тогда о. Алексий в первые годы жил в Красном Селе в богадельне, в комнате был такой холод, перебои с отоплением, но на все он говорил: «Да ничего здесь, хорошо, молитвенно, спокойно», — а сам еле-еле. Мерз, конечно, но не роптал, довольствовался тем, что есть. Думаете, биологическая выносливость? Нет — здесь смирение. Народ к нему буквально ломился, многие, не щадя больного, шли за этой благодатью. Оставили бы его в покое, да нет. Со временем даже поставили охранника, который запрещал его беспокоить, — не помогало.

Он постоянно понуждал себя встать во время Причастия, перед Господом своим встать. Не зря он преставился в день Богоявления — богоносец был, самородок. Я думаю, что он угодил Богу, и сейчас отдыхает от трудов. А мы потеряли яркую личность. Я верю, что он там — со святыми, и когда целую крест на его могиле, прошу его помощи».

Вспоминает Р.Б. Галина: «Первый раз я о. Алексия увидела в больнице в Ступино. Тихий, молчаливый, был он сильно болен. В следующий раз увидела уже в Москве. Я в то время как раз металась душой, ища и не находя ни в чем опоры, а статья одного московского профессора, которую мне предложил прочитать о. Алексий, дала толчок и направление в моих поисках. В следующий приезд была моя первая исповедь у него. Батюшка говорил всегда очень мало на исповеди, но всегда это были те самые слова, которые нужны были в этот момент. Вероятно, это зависело от глубины моего покаяния. Были случаи, которые объяснить невозможно. Каким образом батюшка проникал в самую душу? Иногда намеком, или вроде бы нечаянно оброненным словом, открывал сокровенные мои мысли, говорил о том, о чем я никому не говорила, а только хранила глубоко в душе. Однажды, исповедуя грехи, подумала, что они какие-то нелепые, незначительные и говорить их не надо. А батюшка вдруг сказал: «Ну, читай, читай все, что там у тебя написано».

Вспоминает р.Б. Татиана: «О дорогом для нас о. Алексии хочется сказать много добрых слов. Наверное, не только мне, но и всем, согретым его любовью, теплом, молитвой — дорого время общения с ним. Батюшка был очень добрым и скромным. Для меня он стал примером Евангельских слов: «Будьте мудры как змии и просты как голуби» (Мф 10:16). Хочется вспомнить отношение о. Алексия к детям. Он никогда не пренебрегал возрастом, считал, что не зазорно учиться и у тех, кто младше. Относился к детям не только с большой любовью, но и с уважением, с интересом. А дети чувствовали это.

О. Алексий приехал в гости, пожил несколько дней. В день возвращения в Красное Село, в дверях, вдруг сказал: «Здесь я в последний раз, больше не приеду». Мы не поняли тогда этих слов, посчитали, что чем-то обидели его. События, происшедшие через 2 месяца, в январе 2000 года, показали, что ему уже было открыто его будущее. И как выяснилось после похорон, он сам себе выбрал место могилы, где и попросил себя похоронить. Скончался иеромонах Алексий (Тетерин) 19 января 2000 года в 20 часов, в реанимации. Да, из жизни он ушел тихо, по-монашески, когда прошло празднество Богоявления и наступал Собор Предтечи и Крестителя Господня Иоанна. Не выдержало сердце. За сутки, 18-го, пришел в сознание, думаю, после омовения крещенской водой, которую передали сестрам в реанимацию. Его пособоровали и причастили. Отпевали его соборно 10 священников, панихида шла три часа и прошла, как на одном дыхании. Руки его, при последнем целовании, были теплые. Похоронен иеромонах Алексий (Тетерин) на бывшем кладбище при храме Всех Святых, ныне Алексиевский ставропигиальный женский монастырь г. Москвы, на южной стороне часовни иконы Божией Матери «Неувядаемый Цвет», при большом стечении народа.

Из обращения прот. Артемия Владимирова к прихожанам храма Всех святых в день памяти иером. Алексия «…Всем вам помнится его глубокий вдумчивый взор и светлая улыбка, не мешавшая батюшке Алексию быть строгим и взыскательным к духовным чадам. Многие полюбили его и за душевный склад, и за пастырскую мудрость, и за обыкновенную человеческую скромность. До сих пор у его могилки можно увидеть неподвижно стоящих людей, углубленных в молитву…
Когда вспоминаешь дорогого батюшку, на душе становится мирно и светло. Может быть, это одно из самых явственных свидетельств «спасенности» его души, умевшей любить без громких слов и признаний. Однако эта тихая любовь есть любовь Христова, и потому не имеет конца…»

ИСТОЧНИК: Статья из приходского журнала храма Усепния Пресвятой Богородицы в Путинках г. Москва "Успенский сад" № 15 за 2012 г. (с сокращениями)